Они были ужасны.
Из его груди вырвался стон, а потом Каркази разозлился и стал рвать страницы. Он комкал плотные кремовые листы и швырял их в груду мусора.
Внезапно появилось тревожное ощущение, что из темных дверных и оконных проемов за ним наблюдают чьи-то глаза. Он едва мог различить смутные контуры фигур, но точно знал, что это местные жители.
Он вскочил и быстро собрал шарики скомканной бумаги. Каркази почему-то казалось, что он не вправе добавлять свой мусор к этим развалинам. Затем он торопливо пошел вниз по улочке, а худые мальчишки выскочили из укрытия и стали бросать ему вслед камни и что-то кричать.
Неожиданно для себя Каркази снова оказался на той улице, где стояла харчевня. Она опустела, но он все равно радовался, поскольку его бутылка бесповоротно опустела. Каркази вошел в прохладный полумрак. Внутри не было ни души, исчезла даже старуха-хозяйка. Стопка имперских монет так и осталась лежать на прилавке, где он их оставил.
При виде денег он решил, что вправе воспользоваться еще одной бутылкой из буфета. Зажав горлышко в руке, он очень осторожно уселся за один из столиков и налил себе порцию напитка.
Так он просидел неопределенно долго, пока чей-то голос не спросил, как он себя чувствует.
Игнаций Каркази моргнул от неожиданности и поднял голову. Команда имперских солдат, чистивших стены огнем, добралась до харчевни, и пожилая хозяйка вышла, чтобы предложить им еду и напитки. Люди заняли места за столиками, а офицер подошел к Каркази.
– Сэр, с вами все в порядке? – спросил он.
– Да. Да. Да, – невнятно пробормотал Каркази.
– Прошу меня простить, но по вашему виду этого не скажешь. У вас имеется разрешение на посещение города?
Каркази энергично кивнул и полез в карман за разрешением. Его там не было.
– Я должен был быть здесь, – заговорил Каркази. – Должен быть. Мне было приказано прийти. Послушать Итера Пэгона Момуса. Проклятье, не то говорю. Послушать Питера Эгона Момуса, как он представляет себе новый город. Вот почему я здесь. Я должен был прийти.
Офицер внимательно оглядел его.
– Ну, если вы так говорите, сэр… Говорят, Момус представил прекрасный план реконструкции.
– Да, совершенно удивительный, – кивнул Каркази, потянулся за бутылкой, но передумал. – Чертовски удивительный. Вечный мемориал нашей победы…
– Сэр?
– Он не сохранится надолго, – продолжил Каркази. – Нет, нет. Не сохранится. Просто не сможет. Ничто не длится вечно. Мне кажется, вы разумный человек, друг мой. Как вы думаете?
– Я думаю, вам пора идти, сэр, – мягко заметил офицер.
– Нет, нет, нет… Я о городе! Этот город! Он не сохранится, забери Терра Питера Эгона Момуса. Все снова обратится в пыль. Насколько я видел, этот город был удивительно прекрасным, пока мы его не разбомбили.
– Сэр, я думаю…
– Нет, вы не думаете, – прервал его Каркази, качая головой. – Вы не думаете, и никто не думает. Этот город был построен, чтобы стоять вечно, но мы пришли и все развалили, превратили его в руины. Даже если Момус его перестроит, все повторится, все повторится снова и снова. Творения человека обречены на гибель. Момус говорил, что по его замыслу город будет вечно славить человечество. Знаете что? Держу пари, что архитекторы, строившие этот город, думали точно так же.
– Сэр…
– Все, что создает человек, со временем разваливается на куски. Запомните мои слова. Город, город Момуса, Империум…
– Сэр, вы…
Каркази, часто моргая и тыча пальцем в собеседника, поднялся на ноги:
– Не перебивайте меня! Империум разлетится на части сразу же, как только мы его создадим. Запомните это. Это неизбежно, как…
Внезапно боль обожгла лицо Каркази, и он, ничего ни понимая, упал на пол. Он услышал неистовый шквал стрельбы, потом на него обрушился град ударов кулаков и сапог. Разъяренные его словами солдаты набросились на летописца. Офицер закричал и попытался оттащить своих подчиненных.
Затрещали кости. Из носа Каркази хлынула кровь.
– Запомните мои слова! – прохрипел он. – Ничего из построенного нами не останется навечно. Спросите у этих чертовых местных!
Носок тяжелого сапога врезался ему в грудь. Кровь окрасила губы и подбородок.
– Отойдите от него! Прочь! – кричал офицер, стараясь образумить спровоцированных словами летописца солдат.
К тому времени, когда это ему удалось, Игнаций Каркази больше не пророчествовал.
И не дышал.
В высоком холле его поджидал Торгаддон.
– А, вот и ты, – с улыбкой произнес он.
– Вот и я, – согласился Локен.
– Нам предстоит решить один вопрос, – продолжал Торгаддон, понижая голос. – Он может показаться незначительным и, возможно, даже не будет обращен непосредственно к тебе, но ты должен быть готов его рассмотреть.
– Я?
– Нет, я говорил сам с собой. Конечно ты, Гарвель! Можешь считать это боевым крещением. Пошли.
Смысл слов Торгаддона не понравился Локену, но он оценил предупреждение. Вслед за Торгаддоном он пересек холл. Это было слишком вытянутое и узкое помещение с резными деревянными колоннами, втиснутыми в стены. Столбы, словно резные деревья, разветвлялись на высоте двухсот метров и поддерживали стеклянную крышу, сквозь которую просвечивали звезды. Простенки между колоннами закрывали панели из темного дерева, и вся их поверхность была испещрена миллионами написанных от руки имен и номеров, причем каждый значок блестел тонкой позолотой. Имена принадлежали погибшим воинам Легионов, армии, флота и Дивизио Милитарис, павшим в боях Великого Похода, в которых участвовал флагманский корабль. Имена героев были высечены на стенах, собраны в столбцы под общими заголовками, в которых указывались названия миров, громких сражений и свершенных подвигов. С этой точки зрения холл вполне оправдывал свое название: Аллея Славы и Скорби.